Афиша
Лекция «... Могучий воскрешатель прошлого...»
Василий Иванович Суриков (родился 24 января 1848 г. – умер 19 марта 1916 г.).
Вряд ли можно вспомнить другого русского художника XIX века (за исключением Левитана), чей талант и творческое наследие имели бы такой большой резонанс и такое значение для всей нашей русской культуры. Сорок лет титанической работы, грандиозные произведения, поражавшие всех и всякого, всеобщее восхищение и суеверное поклонение перед гением художника – всё это Суриков.
Василий Иванович Суриков появился на свет в Красноярске 12 (24) января 1848-го. Его семья вела свою родословную от донских казаков. Художник особенно гордился тем, что его предки в конце XVI века под предводительством атамана Ермака участвовали в покорении Сибири. В одном из писем младшему брату Суриков сказал: «Казаки мы с тобой благородные – родовые, а не лакеи. Меня эта мысль всегда укрепляет». Отец художника Иван Васильевич, по некоторым сведениям, был казачьим сотником, но потом казачью службу оставил и служил чиновником средней руки в Енисейском губернском управлении. Дважды был женат.
От второй жены у него родилось восемь детей, но выжили только трое. Остальные умерли в младенчестве. Есть мнение, что смерть маленьких детей, которая происходила на глазах у Сурикова-ребенка, наложила свой отпечаток на творчество будущего художника.
Окружающая сибирская действительность очень отличалась от центра России, там ещё остались следы седой древности – в быту, обычаях, одежде, архитектуре. Во времена Сурикова ещё кое-где сохранились в домах слюдяные окна, дворы, мощёные тёсаными бревнами; у охотников в употреблении всё ещё были кремниевые ружья. Молодёжь пробовала силы в кулачных боях.
Суриков помнил, с каким упоением дети слушали рассказы о казачьей вольнице, о походах Ермака, о раскольнице боярыне Морозовой. Всё это определило выбор тем для живописи будущего художника, наложило отпечаток на всё его творчество.
В четырёхлетнем возрасте он взялся расписывать стулья в доме отца, за что был наказан. В шесть лет он создал свою первую картину – портрет Петра I – русская история с младых ногтей будоражила воображение мальчика. Этот набросок стал своеобразным прологом к одной из самых знаменитых будущих его картин. Грозный властелин был изображён карандашом. Красок в распоряжении маленького Васи не было, поэтому он выдумал их сам: раскрасил синькой мундир самодержца, а отвороты – раздавленной брусникой. Первым «преподавателем» Васи стал простой крестьянин. Заметив, что у нарисованных мальчиком лошадок прямые ноги, работник Суриковых Семён преподал ребёнку урок лошадиной анатомии, который был прекрасно усвоен. И грациозные животные тут же пустились вскачь, как живые.
Когда пришла пора учиться, мама повезла его из села Сухой Бузим в Красноярск, в уездное училище.
Маленькому Васе не понравилось, что в училище строгая дисциплина. И после первых уроков он собрал свою котомку и пошёл пешком из Красноярска домой. Мальчик успел отойти от города на девятую версту, когда его догнала повозка матери – женщина задержалась в городе по делам.
Мама очень расстроилась и заплакала, Вася тоже расплакался. Успокоившись, они договорились, что ничего не расскажут отцу, а Вася вернётся в училище. Мальчик согласился, и его увезли обратно.
Позже художник с братом не раз приезжал на это место и считал, что здесь произошёл поворотный момент в его жизни, определивший его дальнейшую судьбу. Если бы мама тогда пожалела сына и забрала домой, скорее всего, он бы не стал художником.
Василию Сурикову в уездном училище повезло с наставником. Николай Гребнев, учитель рисования, сразу разглядел талант мальчика и буквально «дрожал» над ним. Педагог воспитывал художественный вкус подростка с помощью шедевров старых мастеров, водил его за город на этюды, объяснял законы перспективы и специфику живописи на пленэре, преподавал технику акварели. Одарённый ученик разбудил потаённые мечты юности, Гребнев словно проживал вторую творческую жизнь... Первой серьёзной пробой пера Василия Сурикова была акварель «Плоты на Енисее» (1862).
По окончании училища Василий Суриков трудится в губернском управлении писцом – семья обеднела, потеряв в 1859 г. отца-кормильца.
Но тут вмешался случай: быстрый на выдумки юноша изобразил на чистом листе муху, а его столоначальник подложил эту бумагу на стол самому губернатору Замятину! После бесплодных попыток согнать нарисованное насекомое, потрясённый «живостью» мухи губернатор нанял Василия Сурикова в учителя своим дочерям, а позднее подыскал мецената – золотопромышленника Петра Кузнецова, взявшего на себя плату за дальнейшее обучение молодого человека. В декабре 1868 г. юноша отправляется в Петербург. Дорога от Красноярска до Петербурга тогда занимала три месяца.
Кузнецов продолжал помогать художнику и во время учёбы.
Будущий художник с треском провалился на вступительных экзаменах — он совсем не умел рисовать с гипса. Однако чуть позднее, во многом благодаря усердным занятиям в школе Общества поощрения художников, ему всё же удалось поступить в Академию. В 1869 году Суриков был зачислен туда качестве вольнослушателя, и вскоре его определили в класс к известному художнику и педагогу Павлу Чистякову, давшего путёвки в жизнь многим признанным гениям. Чистяков высоко оценил способности «сибирского самородка», которого называл «редким экземпляром». Крепкая дружба связывала ученика и учителя всю жизнь. Первая серьёзная заявка молодого художника на гениальность была сделана – Василий написал в двух версиях «Вид памятника Петру I». Её купил меценат Кузнецов за 100 рублей, это были большие деньги, после смерти отца семья Суриковых жила на 13 рублей в месяц. Василий сразу же отправил 50 рублей домой.
Суриков делал большие успехи, и за шесть лет обучения руководство Академии неоднократно поощряло его премиями. За картину «Милосердный самарянин» художник получил золотую медаль и подарил её своему благодетелю Кузнецову. Тем не менее, после окончания обучения художник так и не был удостоен большой золотой медали, поскольку комиссия сочла изображение апостола Павла в его исполнении недостаточно каноничным. Несмотря на это, после получения в 1875 году диплома классного художника I степени руководство намеревалось в виде исключения отправить Сурикова за границу. Однако сам он позднее отказался от этой поездки из принципиальных соображений.
После окончания академии Суриков оказался в числе лучших выпускников, которым предложили большой государственный заказ – написание картин для Храма Христа Спасителя.
В 1877 году Суриков начинает работу над фресками «Четыре Вселенских собора» в храме Христа Спасителя в Москве. И он написал несколько картин о Вселенских соборах, которые проходили начиная с 325 года. С этими работами связана еще одна загадка. Когда Храм Христа Спасителя был взорван, все работы оказались уничтожены.
А в ХХ веке, после Великой Отечественной войны одна из картин, на которой изображен четвёртый Вселенский собор, была обнаружена в Государственном музее истории религии в Санкт-Петербурге. Кто, когда, при каких обстоятельствах вынес из храма полотно размером четыре на четыре метра, до сих пор остается загадкой.
Во время работы над фресками для Храма художник всем сердцем полюбил Москву и решил там остаться. За работу над оформлением храма Суриков получил огромные деньги – 10 000 рублей. Это был его первый и последний опыт работы на заказ, из-за постоянных требований заказчиков, которые мешали художнику работать.
25 января 1878 г. Василий Суриков сочетался браком с французской дворянкой Елизаветой Шарэ внучкой декабриста П.Н. Свистунова. Это был союз, заключенный по страстной любви. Познакомились они ещё в Петербурге в костеле Святой Екатерины на Невском проспекте, куда приходили слушать органную музыку. Суриков боялся реакции матери на известие о своей женитьбе на француженке и не сообщил родным в Красноярск о свадьбе.
«Все о ней говорили как об ангеле», – вспоминала её дочь Ольга Кончаловская. Современники подчёркивали, что она так же, как и её муж, сторонилась светских мероприятий, неловко чувствовала себя в большом обществе. Жила интересами своего мужа и сумела создать для него домашний уют. Семейное счастье омрачало только слабое здоровье молодой супруги.
Недолгие 10 лет безоблачного счастья и двух дочерей подарила художнику любимая жена. В этот период он создает свои самые замечательные, поистине монументальные произведения. Слава пришла вместе с «Утром стрелецкой казни», картиной номер один в исторической трилогии, посвященной эпохе Петра I. Представленная на выставке в Санкт-Петербурге 01.03.1881, она произвела фурор. В тот же день произошло убийство императора Александра II, но даже это событие не отвлекло зрителей и рецензентов от поиска ответа на животрепещущий вопрос: за кого автор шедевра – за стрельцов или за царя? Картину тут же, на выставке, купил Павел Третьяков, заплатив целых 8000 рублей.
«Меншиков в Березове», считающийся самым любимым детищем своего автора, а потом и «Боярыня Морозова» укрепили славу.
В трилогии уже явственно заметен уникальный почерк: тщательная проработка деталей, динамично выстроенная композиция, усиленное внимание к цвету.
Тяжелейшим горем для Сурикова, разделившим мир на «до» и «после», стала кончина супруги 8 апреля 1888-го. Любимая жена ушла из жизни, когда девочки были ещё маленькими. И Суриков не мог простить себе этого всю жизнь. После создания «Боярыни Морозовой» он решил впервые свозить жену в Сибирь и показать родные места. Дальняя дорога на лошадях, пароходами по рекам жарким летом плохо сказалась на здоровье Елизаветы, так как она с рождения страдала пороком сердца. Вернувшись из Красноярска, она тяжело заболела и умерла.
После её смерти, Суриков так и не смог до конца оправиться. Вдовец писал своему брату: «Вот, Саша, жизнь моя надломлена; что будет дальше, и представить не могу». Больше уже никогда Василий Иванович не будет пытаться устроить свою личную жизнь. И никогда больше не напишет картины, равной по своей пронзительной силе «Боярыне Морозовой».
Художником овладела депрессия и он, казалось, вовсе охладел к живописи. Он каждый день ходил на кладбище, бесконечно заказывал панихиды, много читал Библию, думал о вере и почти не мог писать. Коллеги по цеху тогда решили, что художник больше ничего не создаст. Больше года гений не брал в руки кисть... Символом начала духовного восстановления стала работа «Исцеление слепорожденного Иисусом Христом», где в образе вылечившегося улавливаются черты самого Василия Ивановича Сурикова.
Спас художника родной брат. Он, никогда не выезжавший из Красноярска, приехал в Москву, чтобы утешить Василия, занялся племянницами и уговорил его вернуться в Красноярск. На родине брат же подал ему идею написать картину о старинной масленичной забаве – взятие снежного городка. Эта работа возродила Сурикова. Вдохновленный путешествием в Сибирь, в 1891 году живописец создает необычайно жизнеутверждающее, яркое, проникнутое энергией и весельем «Взятие снежного городка». Мужчина с усами с правой стороны картины, изображенный в профиль – Александр Суриков, брат мастера. Художник свозил картину на выставки в Москву, в Петербург, в Париж. В 1893 году художник был удостоен звания академика. К этому моменту за ним уже прочно закрепилась репутация выдающегося мастера исторической живописи.
Постепенно передвижничество изживало себя, и Суриков покинул Товарищество. В 1907 году он стал членом выставочного объединения «Союз русских художников», в ряды которого в своё время также вступили выдающиеся передвижники В. М. Васнецов и В. Д. Поленов.
В дальнейшем жизнь художника сосредоточилась в дочерях, Ольге и Елене. В 1910-е Суриков много путешествует: вместе с зятем Петром Кончаловским он едет в Испанию, затем в 1914-м посещает родной Красноярск, где рисует пейзажи, в 1915-м отправляется в Крым поправлять здоровье. В своём творчестве он снова и снова обращается к событиям, показывавшим мощь и силу духа русского народа.
Практически все русские живописцы писали на заказ и только так могли безбедно существовать. Суриков же никогда не нуждался в деньгах. Его картины покупали за ту цену, которую выставлял он сам. «Утро стрелецкой казни» он продал за 8 000 рублей, «Боярыню Морозову» за 15 000, «Переход Суворова через Альпы» за 25 000, «Покорение Сибири Ермаком» – 40 000 рублей.
Большую картину художник в среднем писал от 3 до 5 лет. И всё это время жил на деньги, полученные от продажи предыдущей. Не отказывал себе в поездках в Сибирь, в Европу, дал детям хорошее образование. Выписывал лучше холсты и краски из-за границы.
Также он не вёл никакой педагогической работы, хотя его несколько раз приглашали. Художник отвечал, что у него нет времени и очень много замыслов, которые он хотел бы реализовать. Именно поэтому у Сурикова не осталось учеников.
Хотя, как утверждают исследователи, его манера писать прослеживается в творчестве более поздних художников, но это скорее бессознательное влияние. Более того, Суриков не продал ни одной своей картины за рубеж, хотя у него не единожды просили.
В последние годы жизни Суриков активно путешествовал и работал над историческими картинами и пейзажами, ходатайствовал об открытии школы рисования в Красноярске.
Первая мировая война стала для Василия Сурикова болезненным ударом, сразу дали знать о себе проблемы с сердцем. Художник скончался 6 марта 1916-го года в Москве, тихо произнеся: «Я исчезаю...». Могила мастера находится на Ваганьковском кладбище.
Василий Суриков – в русской живописи явление такого же масштаба, как Александр Пушкин в литературе или Михаил Глинка в музыке. Недаром за увлечённость построением композиции еще в молодости его прозвали «композитором», а созданные им шедевры – «математикой живописи». А в своём полном, поистине мистическом погружении в глубины русской души Василий Суриков подобен Федору Достоевскому.
В XIX веке картины на исторические сюжеты были крайне популярны и выполнялись несколько в торжественной манере: триумф, величие, помпезность. Суриков же был против академизма. Он изображал прошлое в его мрачности и суровости.
Гений, наделённый даром видеть давно минувшие эпохи, занял особенную, новую нишу в живописи. Стремясь к попранию догматов академического искусства, недовольный его холодом и безжизненностью, художник-новатор включал в свои картины элементы быта и скрупулезно воспроизводил архитектурный фон. Свободная группировка фигур смотрелась невероятно убедительно. Его работы буквально погружали зрителя в событие, рождая ощущение личной сопричастности к истории. А ещё, народ – главный герой картин художника. «Я не понимаю действия отдельных исторических лиц, – говорил Суриков, – без народа, без толпы. Мне нужно вытащить их на улицу».
«Утро стрелецкой казни» (1881 год).
Счастливая семейная жизнь и относительная материальная обеспеченность позволили художнику «начать свое» – обратиться к образам русской истории. Со следующего года начинается его напряженная работа над первой исторической большой картиной «Утро стрелецкой казни».
По воспоминаниям дочери Павла Третьякова Александры Зилоти, её появление было ошеломляюще: «Никто не начинал так. Он не раскачивался. Не примеривался и как гром грянул этим произведением».
«И вот однажды иду я по Красной площади, кругом ни души… И вдруг в воображении вспыхнула сцена стрелецкой казни, да так ясно, что даже сердце забилось. Почувствовал, что если напишу то, что мне представилось, то выйдет потрясающая картина», – вспоминал Василий Суриков приход музы.
Первые эскизы для будущей картины «Утро стрелецкой казни» были созданы в 1878 году, а вся работа над полотном заняла около трёх лет.
Огромное полотно, которое так и приглашает смешаться с пёстрой толпой москвичей и приговорённых стрельцов, напугало современников живописца. И это при том, что на картине, показывающей утро смерти, нет ни одного покойника.
В картине художник изобразил бурную эпоху петровских преобразований, переломный момент в истории русского государства. Осуществляя коренную ломку старых порядков, тормозивших дальнейшее развитие страны, Пётр действовал насильственными, варварскими методами, не считаясь ни с какими жертвами. Пётр задумал ликвидировать стрелецкое войско ради формирования более современной и боеспособной регулярной армии. Это вызвало ряд стрелецких бунтов, жестоко подавленных Петром. Расправа с бунтовщиками завершилась в 1698 году казнью более двух тысяч человек, происходившей в разных местах Москвы. Стрельцы мужественно держались во время пыток, ни один из них не раскаялся, не склонил головы.
Художник сознательно изменил время казни стрельцов. Известно, что осенние казни 1698 года происходили в селе Преображенском Казнь в Москве происходила зимой в феврале 1699 года, а на картине не зимний, а осенний пейзаж.
Суриков изобразил в картине момент перед казнью. В мглистом сумраке предрассветного часа вырисовываются громада Василия Блаженного, белокаменные стены Кремля, толпа народа, запрудившая Красную площадь. Приготовления к казни закончены. То, что произойдет через полчаса, известно и предрешено: с плах полетят стрелецкие головы, а на иных бунтовщиках затянется пеньковый воротник, и стены Кремля украсятся инсталляцией из трупов.
Все персонажи картины находятся в высшем напряжении ожидания трагической развязки. Горящие свечи в руках стрельцов стали символом прощания с жизнью — догорает свеча, и заканчивается жизнь человека. О чем в этот последний момент думает человек, с кем прощается, кого винит в своей смерти? Ответы на эти вопросы можно легко прочесть на лицах стрельцов.
К Петру подходит с докладом офицер Преображенского полка, ожидая распоряжения начать казнь. И уже двое преображенцев, подхватив под руки, повели к виселице первого стрельца. Но как они его ведут – его не волокут, не толкают, но бережно поддерживают. Они здесь не враги.
Суриков изображает стрельца со спины, чтобы не показывать зрителю его лица – лица смертника. Его могучая, но теперь вся как-то обмякшая фигура, его заплетающиеся ноги и так очень красноречиво передают его душевное состояние. Брошенные прямо наземь, в грязь, бархатный кафтан и шапка стрельца, а также задутая свеча усиливают ощущение того, что для него уже кончены все счёты с жизнью.
Остальные стрельцы ожидают своей очереди. Своими белыми рубахами и огоньками свечей они резко выделяются из всей массы народа. Выделяются они и своим душевным состоянием. Народная толпа шумит, волнуется, громко выражая свои чувства, своё глубокое горе. Стрельцы погружены в себя, будто окаменели. Каждый из них в последние минуты жизни полон внутренней серьёзности, собранности, думает свою большую думу.
Суриков писал, что он хотел передать «Торжественность последних минут..., а совсем не казнь».
Поначалу Суриков поддался влиянию Ильи Репина, который, увидев картину, заявил, что нужно изобразить хотя бы нескольких повешенных: «Все-таки казнь!». И тогда Суриков дорисовал их. «А тут как раз нянька в комнату вошла – как увидела, так без чувств и грохнулась». Но вовремя одумался, повешенных удалил и больше уже никогда не допускал присутствия на своём холсте явных мертвецов.
В центре внимания зрителя четыре стрельца: рыжебородый, чёрный, седой и чуть в глубине стрелец, прощающийся с народом.
Рыжий стрелец в красной шапке, выпрямившись, сидит в телеге в окружении матери и жены. Его серый кафтан с золотыми галунами сполз вниз, так что его крепкая фигура в белой рубахе хорошо видна на тёмном фоне. Этот стрелец, отличается таким горячим нравом, полон такой бешеной ярости, что его, единственного из всех, привезли на площадь закованным в колодки, со связанными верёвкой руками. В руках он сжимает свечу с взметнувшимся языком пламени. Если вы внимательно присмотритесь, то увидите, что манера ее держать напоминает нож.
Поиск натурщика для него сам Суриков описывал это так: «А рыжий стрелец – это могильщик, на кладбище я его увидал. Я ему говорю: «Поедем ко мне – попозируй». Он уже занёс было ногу в сани, да товарищи стали смеяться. Он говорит: «Не хочу». И по характеру ведь такой, как стрелец. Глаза, глубоко сидящие, меня поразили. Злой, непокорный тип. Кузьмой звали. Случайность: на ловца и зверь бежит. Насилу его уговорил. Он, как позировал, спрашивал: «Что, мне голову рубить будут, что ли?»»
Чернобородый стрелец сидит в телеге, сжимая в руке горящую свечу. Слева от него изображена старая мать, утирающая текущие по её лицу слёзы. Справа – его жена, выделяющаяся своей ярко-жёлтой одеждой. Стрелец погружён в свои мысли, не замечая страданий окружающих его близких. В просвете между чернобородым стрельцом и его женой видно лицо охраняющего его 
солдата-преображенца. Ноги стрельца закованы в цепи, но над ними уже склонился другой солдат, отпирающий замок ключом: по-видимому, его скоро поведут на казнь. В целом этот стрелец представляет собой «образ упорного и волевого человека, в котором есть что-то разбойное и от которого веет несломленной внутренней силой». Его ярость не выплёскивается наружу, как у рыжебородого, но он также одержим ненавистью к Петру, тяжёлой и глухой, подавляющей в нём все другие чувства. Эта ненависть и привела их к бунту, и до сих пор они находятся во власти этих чувств. Рассказывая историю создания картины поэту Максимилиану Волошину, Суриков говорил: «Помните, там у меня стрелец с чёрной бородой, «как агнец, жребию покорный» – это Степан Фёдорович Торгошин, брат моей матери».
В центральной части полотна изображён пожилой стрелец «с копной седых волос на голове и с большой бородой, когда-то тёмной, а сейчас с обильной сединой». К нему с обеих сторон прижались его дети – подросток-сын и девушка-дочь. Сын сидит на краю телеги справа от стрельца и утирает слёзы рукавом своего порванного кафтана. Рыдающая дочь, перегнувшись через обод колеса, прильнула к груди своего отца, вцепившись пальцами в край его кафтана. Справа от седого стрельца, правее его сына, изображён солдат-преображенец, стаскивающий со стрельца кафтан и задувающий пламя его свечи. По-видимому, наступил последний миг прощания с родными, «свеча больше не нужна, час старого стрельца настал». На лице седого стрельца, который машинально перебирает волосы дочери, прощаясь с ней, застыло выражение скорбной муки и вместе с тем твёрдой убеждённости в своей правоте. Но в его облике уже нет ненависти, только отрешённость и тишина.
А над всей толпой возвышается фигура стрельца, который прощается с народом. В беседе с Максимилианом Волошиным Суриков рассказывал: «А тот, что кланяется, – это ссыльный один лет семидесяти. Помню, шёл, мешок нёс, раскачивался от слабости и народу кланялся». В прощальном поклоне стрельца «нет ни «смирения» перед царём, ни выражения «слабости духа»» – стрелец просит прощения в своих грехах не у Петра, к которому он повёрнут спиной, а у народа. Критик Кеменов писал: «Образ кланяющегося стрельца – поразительная удача художника. Он очень важен с точки зрения композиционного строя и эмоционального звучания всей толпы в целом; это – необходимейшая нота в общем хоре народного страдания»
Однако все переживания и чувства стрельцов, всё разнообразие их характеров перекрывает поединок взглядов, которыми обмениваются Петр и рыжебородый стрелец, как бы бросающий в лицо царю свой дерзкий вызов, утверждающий вопреки его грозной воле свою бешеную ярость, свою непримиримость, свою ненависть. В этом поединке – столкновение двух исторических сил, двух правд – Петра и народа.
Суриков изображает Петра не только грозным, но и уверенным в своей правоте, убеждённым. Художник написал образ царя овеянным налетом героизма, как бы подчеркивая, что он боролся за дело прогресса, что действовал он в интересах России, а не в личных интересах. И все-таки истинными героями здесь являются стрельцы. Образ Петра был написан художником с портретов царя, а для фигуры Петра I Сурикову позировал Кузьма Тимофеевич Шведов – управляющий имения Дерягиных, в котором художник работал в 1879 году. Шведов был человеком высокого роста и «всегда ездил на лошади подбоченясь».
Колорит картины приглушенный, сумрачный, хорошо передает общее настроение события. Суриков намеренно сгустил мглу, окутывающую изображение, чтобы ярче загорелись на этом фоне огоньки свечей в руках осуждённых. Их мерцание в холодном сумраке наступающего утра подчеркивает страшный смысл всего происходящего здесь в этот необычный час.
История происходит помимо воли, без участия тех, кто изображен на картине. Это, кстати, относится ко всему творчеству Сурикова. В его представлении человек не является мотором истории – она свершается силою вещей, человек же становится частью потока, но никак не деятелем.
Солдаты и стрельцы противопоставлены как зло и добро, но лица их похожи, точно у братьев. А первого ведомого на казнь солдат и вовсе поддерживает. Художник хотел показать, что разделённый историей народ остается единым.
Работая над картиной, художник изучил огромный фактический материал – воспоминания современников (дневник очевидца стрелецких казней секретаря Иоганна Георга Корба), работал в Оружейной палате и московском Историческом музее.
Суриков писал картину несколько лет. Всё это время он был сосредоточен на истории стрельцов и на другие темы не отвлекался. Работа с многоликим хором стрельцов была тяжёлой, порой доводившей Сурикова до полного физического изнеможения и ночных кошмаров.
Каждую ночь ему снились казни: «Кровью кругом пахнет. Боялся я ночей. Проснешься и обрадуешься. Посмотришь на картину. Слава Богу, никакого этого ужаса в ней нет… А я ведь это всё – и кровь, и казни в себе переживал».
Царя художник писал с портрета. Для всех остальных были найдены натурщики, которых Суриков собирал по всей Москве: на кладбище, рынках, улицах, даже у себя дома. Одновременно живописец выбирал место действия и писал архитектуру на пленэре.
По воспоминаниям художника, для него были важны огоньки свечей в руках приговоренных к смерти: «…я хотел, чтобы эти огоньки светились… для того придал общему тону картины грязный оттенок».
ОСОБЕННОСТИ КАРТИНЫ
Символично для картины число 7: горит 7 свечей, 7 стрельцов, которых будут казнить, 7 глав собора Василия Блаженного. Символична и свеча, которая упала в грязь – это душа, растоптанная Петром.
Царь Петр был не так жесток и фанатичен, как его написал Суриков. Достоверно известно, что когда пришло утро казни, он предложил каждому из 150 стрельцов помилование, но с дальнейшей ссылкой.
Лишь трое из них поняли ценность жизни и спокойствия их близких, а царь дал им это. Остальные шли на эшафот, гордо подняв головы и с яростью взирая на молодого Петра.
Есть еще один момент в «Утре стрелецкой казни» - она прекрасна особенной смертельной красотой. Полотно насыщенно яркими нарядами, костюмами стрельцов и башнями Кремля.
Для того чтобы картина передавала весь ужас массовой казни, Василий Иванович Суриков выбрал для времени изображения раннее утро, когда ещё не до конца рассвело и после дождливой ночи стоит утренний туман. Интересно и месторасположение двух центральных сюжетов. Приговорённые стрельцы изображены Василием Ивановичем Суриковым на фоне храма Василия Блаженного, тем самым подчёркивая собственную роль мучеников, а Пётр I, высокопоставленные люди и солдаты изображены на фоне кремлёвской стены и кремлёвских башен, над которыми кружат вороны.
Всему творчеству Сурикова свойственна удивительная забота о тех, кто придет смотреть на его картины: «Все у меня была мысль, чтобы зрителя не потревожить, чтобы спокойствие во всем было...», – говорил он о своих «Стрельцах». Несмотря на ужас передаваемого исторического события, художник постарался изобразить трагедию человеческих судеб максимально сдержанно.
Никакой внешней вычурной эффектности и театральности, никаких занесенных топоров, воздетых к небу рук, окровавленных одежд, висельников и отрубленных голов. Только глубокий драматизм всенародного горя.
От этой картины не хочется с содроганием отвернуться, наоборот рассматривая ее, все больше погружаешься в детали, сопереживаешь ее героям, остро понимая жестокость того времени.
Это полотно положило начало трилогии исторических работ Сурикова
Картина была выставлена 1 марта 1881 года, в день убийства народовольцами Александра II, и вызвала особенно живой отклик. Полотно было куплено П.М. Третьяковым, а сам Суриков стал членом Товарищества передвижников.
Картина была экспонирована на Девятой передвижной выставке в марте 1881 года. Еще до открытия выставки Репин писал П.М. Третьякову:
«Картина Сурикова делает впечатление неотразимое, глубокое на всех. Все в один голос высказали готовность дать ей самое лучшее место; у всех написано на лицах, что она – наша гордость на этой выставке… Сегодня она уже в раме и окончательно поставлена… Какая перспектива, как далеко ушел Петр! Могучая картина!»
Хранится в Государственной Третьяковской галерее в Москве. Размер полотна – 218 × 379 см (по другим данным, 223 × 383,5 см).
Продолжение следует.
Дорогие друзья! Продолжение о трилогии Василия Сурикова последует.
С уважением, сопредседатель клуба, Смирнова Оксана.
Афиша
Лекция «... Могучий воскрешатель прошлого...»
Василий Иванович Суриков (родился 24 января 1848 г. – умер 19 марта 1916 г.).
Вряд ли можно вспомнить другого русского художника XIX века (за исключением Левитана), чей талант и творческое наследие имели бы такой большой резонанс и такое значение для всей нашей русской культуры. Сорок лет титанической работы, грандиозные произведения, поражавшие всех и всякого, всеобщее восхищение и суеверное поклонение перед гением художника – всё это Суриков.
Василий Иванович Суриков появился на свет в Красноярске 12 (24) января 1848-го. Его семья вела свою родословную от донских казаков. Художник особенно гордился тем, что его предки в конце XVI века под предводительством атамана Ермака участвовали в покорении Сибири. В одном из писем младшему брату Суриков сказал: «Казаки мы с тобой благородные – родовые, а не лакеи. Меня эта мысль всегда укрепляет». Отец художника Иван Васильевич, по некоторым сведениям, был казачьим сотником, но потом казачью службу оставил и служил чиновником средней руки в Енисейском губернском управлении. Дважды был женат.
От второй жены у него родилось восемь детей, но выжили только трое. Остальные умерли в младенчестве. Есть мнение, что смерть маленьких детей, которая происходила на глазах у Сурикова-ребенка, наложила свой отпечаток на творчество будущего художника.
Окружающая сибирская действительность очень отличалась от центра России, там ещё остались следы седой древности – в быту, обычаях, одежде, архитектуре. Во времена Сурикова ещё кое-где сохранились в домах слюдяные окна, дворы, мощёные тёсаными бревнами; у охотников в употреблении всё ещё были кремниевые ружья. Молодёжь пробовала силы в кулачных боях.
Суриков помнил, с каким упоением дети слушали рассказы о казачьей вольнице, о походах Ермака, о раскольнице боярыне Морозовой. Всё это определило выбор тем для живописи будущего художника, наложило отпечаток на всё его творчество.
В четырёхлетнем возрасте он взялся расписывать стулья в доме отца, за что был наказан. В шесть лет он создал свою первую картину – портрет Петра I – русская история с младых ногтей будоражила воображение мальчика. Этот набросок стал своеобразным прологом к одной из самых знаменитых будущих его картин. Грозный властелин был изображён карандашом. Красок в распоряжении маленького Васи не было, поэтому он выдумал их сам: раскрасил синькой мундир самодержца, а отвороты – раздавленной брусникой. Первым «преподавателем» Васи стал простой крестьянин. Заметив, что у нарисованных мальчиком лошадок прямые ноги, работник Суриковых Семён преподал ребёнку урок лошадиной анатомии, который был прекрасно усвоен. И грациозные животные тут же пустились вскачь, как живые.
Когда пришла пора учиться, мама повезла его из села Сухой Бузим в Красноярск, в уездное училище.
Маленькому Васе не понравилось, что в училище строгая дисциплина. И после первых уроков он собрал свою котомку и пошёл пешком из Красноярска домой. Мальчик успел отойти от города на девятую версту, когда его догнала повозка матери – женщина задержалась в городе по делам.
Мама очень расстроилась и заплакала, Вася тоже расплакался. Успокоившись, они договорились, что ничего не расскажут отцу, а Вася вернётся в училище. Мальчик согласился, и его увезли обратно.
Позже художник с братом не раз приезжал на это место и считал, что здесь произошёл поворотный момент в его жизни, определивший его дальнейшую судьбу. Если бы мама тогда пожалела сына и забрала домой, скорее всего, он бы не стал художником.
Василию Сурикову в уездном училище повезло с наставником. Николай Гребнев, учитель рисования, сразу разглядел талант мальчика и буквально «дрожал» над ним. Педагог воспитывал художественный вкус подростка с помощью шедевров старых мастеров, водил его за город на этюды, объяснял законы перспективы и специфику живописи на пленэре, преподавал технику акварели. Одарённый ученик разбудил потаённые мечты юности, Гребнев словно проживал вторую творческую жизнь... Первой серьёзной пробой пера Василия Сурикова была акварель «Плоты на Енисее» (1862).
По окончании училища Василий Суриков трудится в губернском управлении писцом – семья обеднела, потеряв в 1859 г. отца-кормильца.
Но тут вмешался случай: быстрый на выдумки юноша изобразил на чистом листе муху, а его столоначальник подложил эту бумагу на стол самому губернатору Замятину! После бесплодных попыток согнать нарисованное насекомое, потрясённый «живостью» мухи губернатор нанял Василия Сурикова в учителя своим дочерям, а позднее подыскал мецената – золотопромышленника Петра Кузнецова, взявшего на себя плату за дальнейшее обучение молодого человека. В декабре 1868 г. юноша отправляется в Петербург. Дорога от Красноярска до Петербурга тогда занимала три месяца.
Кузнецов продолжал помогать художнику и во время учёбы.
Будущий художник с треском провалился на вступительных экзаменах — он совсем не умел рисовать с гипса. Однако чуть позднее, во многом благодаря усердным занятиям в школе Общества поощрения художников, ему всё же удалось поступить в Академию. В 1869 году Суриков был зачислен туда качестве вольнослушателя, и вскоре его определили в класс к известному художнику и педагогу Павлу Чистякову, давшего путёвки в жизнь многим признанным гениям. Чистяков высоко оценил способности «сибирского самородка», которого называл «редким экземпляром». Крепкая дружба связывала ученика и учителя всю жизнь. Первая серьёзная заявка молодого художника на гениальность была сделана – Василий написал в двух версиях «Вид памятника Петру I». Её купил меценат Кузнецов за 100 рублей, это были большие деньги, после смерти отца семья Суриковых жила на 13 рублей в месяц. Василий сразу же отправил 50 рублей домой.
Суриков делал большие успехи, и за шесть лет обучения руководство Академии неоднократно поощряло его премиями. За картину «Милосердный самарянин» художник получил золотую медаль и подарил её своему благодетелю Кузнецову. Тем не менее, после окончания обучения художник так и не был удостоен большой золотой медали, поскольку комиссия сочла изображение апостола Павла в его исполнении недостаточно каноничным. Несмотря на это, после получения в 1875 году диплома классного художника I степени руководство намеревалось в виде исключения отправить Сурикова за границу. Однако сам он позднее отказался от этой поездки из принципиальных соображений.
После окончания академии Суриков оказался в числе лучших выпускников, которым предложили большой государственный заказ – написание картин для Храма Христа Спасителя.
В 1877 году Суриков начинает работу над фресками «Четыре Вселенских собора» в храме Христа Спасителя в Москве. И он написал несколько картин о Вселенских соборах, которые проходили начиная с 325 года. С этими работами связана еще одна загадка. Когда Храм Христа Спасителя был взорван, все работы оказались уничтожены.
А в ХХ веке, после Великой Отечественной войны одна из картин, на которой изображен четвёртый Вселенский собор, была обнаружена в Государственном музее истории религии в Санкт-Петербурге. Кто, когда, при каких обстоятельствах вынес из храма полотно размером четыре на четыре метра, до сих пор остается загадкой.
Во время работы над фресками для Храма художник всем сердцем полюбил Москву и решил там остаться. За работу над оформлением храма Суриков получил огромные деньги – 10 000 рублей. Это был его первый и последний опыт работы на заказ, из-за постоянных требований заказчиков, которые мешали художнику работать.
25 января 1878 г. Василий Суриков сочетался браком с французской дворянкой Елизаветой Шарэ внучкой декабриста П.Н. Свистунова. Это был союз, заключенный по страстной любви. Познакомились они ещё в Петербурге в костеле Святой Екатерины на Невском проспекте, куда приходили слушать органную музыку. Суриков боялся реакции матери на известие о своей женитьбе на француженке и не сообщил родным в Красноярск о свадьбе.
«Все о ней говорили как об ангеле», – вспоминала её дочь Ольга Кончаловская. Современники подчёркивали, что она так же, как и её муж, сторонилась светских мероприятий, неловко чувствовала себя в большом обществе. Жила интересами своего мужа и сумела создать для него домашний уют. Семейное счастье омрачало только слабое здоровье молодой супруги.
Недолгие 10 лет безоблачного счастья и двух дочерей подарила художнику любимая жена. В этот период он создает свои самые замечательные, поистине монументальные произведения. Слава пришла вместе с «Утром стрелецкой казни», картиной номер один в исторической трилогии, посвященной эпохе Петра I. Представленная на выставке в Санкт-Петербурге 01.03.1881, она произвела фурор. В тот же день произошло убийство императора Александра II, но даже это событие не отвлекло зрителей и рецензентов от поиска ответа на животрепещущий вопрос: за кого автор шедевра – за стрельцов или за царя? Картину тут же, на выставке, купил Павел Третьяков, заплатив целых 8000 рублей.
«Меншиков в Березове», считающийся самым любимым детищем своего автора, а потом и «Боярыня Морозова» укрепили славу.
В трилогии уже явственно заметен уникальный почерк: тщательная проработка деталей, динамично выстроенная композиция, усиленное внимание к цвету.
Тяжелейшим горем для Сурикова, разделившим мир на «до» и «после», стала кончина супруги 8 апреля 1888-го. Любимая жена ушла из жизни, когда девочки были ещё маленькими. И Суриков не мог простить себе этого всю жизнь. После создания «Боярыни Морозовой» он решил впервые свозить жену в Сибирь и показать родные места. Дальняя дорога на лошадях, пароходами по рекам жарким летом плохо сказалась на здоровье Елизаветы, так как она с рождения страдала пороком сердца. Вернувшись из Красноярска, она тяжело заболела и умерла.
После её смерти, Суриков так и не смог до конца оправиться. Вдовец писал своему брату: «Вот, Саша, жизнь моя надломлена; что будет дальше, и представить не могу». Больше уже никогда Василий Иванович не будет пытаться устроить свою личную жизнь. И никогда больше не напишет картины, равной по своей пронзительной силе «Боярыне Морозовой».
Художником овладела депрессия и он, казалось, вовсе охладел к живописи. Он каждый день ходил на кладбище, бесконечно заказывал панихиды, много читал Библию, думал о вере и почти не мог писать. Коллеги по цеху тогда решили, что художник больше ничего не создаст. Больше года гений не брал в руки кисть... Символом начала духовного восстановления стала работа «Исцеление слепорожденного Иисусом Христом», где в образе вылечившегося улавливаются черты самого Василия Ивановича Сурикова.
Спас художника родной брат. Он, никогда не выезжавший из Красноярска, приехал в Москву, чтобы утешить Василия, занялся племянницами и уговорил его вернуться в Красноярск. На родине брат же подал ему идею написать картину о старинной масленичной забаве – взятие снежного городка. Эта работа возродила Сурикова. Вдохновленный путешествием в Сибирь, в 1891 году живописец создает необычайно жизнеутверждающее, яркое, проникнутое энергией и весельем «Взятие снежного городка». Мужчина с усами с правой стороны картины, изображенный в профиль – Александр Суриков, брат мастера. Художник свозил картину на выставки в Москву, в Петербург, в Париж. В 1893 году художник был удостоен звания академика. К этому моменту за ним уже прочно закрепилась репутация выдающегося мастера исторической живописи.
Постепенно передвижничество изживало себя, и Суриков покинул Товарищество. В 1907 году он стал членом выставочного объединения «Союз русских художников», в ряды которого в своё время также вступили выдающиеся передвижники В. М. Васнецов и В. Д. Поленов.
В дальнейшем жизнь художника сосредоточилась в дочерях, Ольге и Елене. В 1910-е Суриков много путешествует: вместе с зятем Петром Кончаловским он едет в Испанию, затем в 1914-м посещает родной Красноярск, где рисует пейзажи, в 1915-м отправляется в Крым поправлять здоровье. В своём творчестве он снова и снова обращается к событиям, показывавшим мощь и силу духа русского народа.
Практически все русские живописцы писали на заказ и только так могли безбедно существовать. Суриков же никогда не нуждался в деньгах. Его картины покупали за ту цену, которую выставлял он сам. «Утро стрелецкой казни» он продал за 8 000 рублей, «Боярыню Морозову» за 15 000, «Переход Суворова через Альпы» за 25 000, «Покорение Сибири Ермаком» – 40 000 рублей.
Большую картину художник в среднем писал от 3 до 5 лет. И всё это время жил на деньги, полученные от продажи предыдущей. Не отказывал себе в поездках в Сибирь, в Европу, дал детям хорошее образование. Выписывал лучше холсты и краски из-за границы.
Также он не вёл никакой педагогической работы, хотя его несколько раз приглашали. Художник отвечал, что у него нет времени и очень много замыслов, которые он хотел бы реализовать. Именно поэтому у Сурикова не осталось учеников.
Хотя, как утверждают исследователи, его манера писать прослеживается в творчестве более поздних художников, но это скорее бессознательное влияние. Более того, Суриков не продал ни одной своей картины за рубеж, хотя у него не единожды просили.
В последние годы жизни Суриков активно путешествовал и работал над историческими картинами и пейзажами, ходатайствовал об открытии школы рисования в Красноярске.
Первая мировая война стала для Василия Сурикова болезненным ударом, сразу дали знать о себе проблемы с сердцем. Художник скончался 6 марта 1916-го года в Москве, тихо произнеся: «Я исчезаю...». Могила мастера находится на Ваганьковском кладбище.
Василий Суриков – в русской живописи явление такого же масштаба, как Александр Пушкин в литературе или Михаил Глинка в музыке. Недаром за увлечённость построением композиции еще в молодости его прозвали «композитором», а созданные им шедевры – «математикой живописи». А в своём полном, поистине мистическом погружении в глубины русской души Василий Суриков подобен Федору Достоевскому.
В XIX веке картины на исторические сюжеты были крайне популярны и выполнялись несколько в торжественной манере: триумф, величие, помпезность. Суриков же был против академизма. Он изображал прошлое в его мрачности и суровости.
Гений, наделённый даром видеть давно минувшие эпохи, занял особенную, новую нишу в живописи. Стремясь к попранию догматов академического искусства, недовольный его холодом и безжизненностью, художник-новатор включал в свои картины элементы быта и скрупулезно воспроизводил архитектурный фон. Свободная группировка фигур смотрелась невероятно убедительно. Его работы буквально погружали зрителя в событие, рождая ощущение личной сопричастности к истории. А ещё, народ – главный герой картин художника. «Я не понимаю действия отдельных исторических лиц, – говорил Суриков, – без народа, без толпы. Мне нужно вытащить их на улицу».
«Утро стрелецкой казни» (1881 год).
Счастливая семейная жизнь и относительная материальная обеспеченность позволили художнику «начать свое» – обратиться к образам русской истории. Со следующего года начинается его напряженная работа над первой исторической большой картиной «Утро стрелецкой казни».
По воспоминаниям дочери Павла Третьякова Александры Зилоти, её появление было ошеломляюще: «Никто не начинал так. Он не раскачивался. Не примеривался и как гром грянул этим произведением».
«И вот однажды иду я по Красной площади, кругом ни души… И вдруг в воображении вспыхнула сцена стрелецкой казни, да так ясно, что даже сердце забилось. Почувствовал, что если напишу то, что мне представилось, то выйдет потрясающая картина», – вспоминал Василий Суриков приход музы.
Первые эскизы для будущей картины «Утро стрелецкой казни» были созданы в 1878 году, а вся работа над полотном заняла около трёх лет.
Огромное полотно, которое так и приглашает смешаться с пёстрой толпой москвичей и приговорённых стрельцов, напугало современников живописца. И это при том, что на картине, показывающей утро смерти, нет ни одного покойника.
В картине художник изобразил бурную эпоху петровских преобразований, переломный момент в истории русского государства. Осуществляя коренную ломку старых порядков, тормозивших дальнейшее развитие страны, Пётр действовал насильственными, варварскими методами, не считаясь ни с какими жертвами. Пётр задумал ликвидировать стрелецкое войско ради формирования более современной и боеспособной регулярной армии. Это вызвало ряд стрелецких бунтов, жестоко подавленных Петром. Расправа с бунтовщиками завершилась в 1698 году казнью более двух тысяч человек, происходившей в разных местах Москвы. Стрельцы мужественно держались во время пыток, ни один из них не раскаялся, не склонил головы.
Художник сознательно изменил время казни стрельцов. Известно, что осенние казни 1698 года происходили в селе Преображенском Казнь в Москве происходила зимой в феврале 1699 года, а на картине не зимний, а осенний пейзаж.
Суриков изобразил в картине момент перед казнью. В мглистом сумраке предрассветного часа вырисовываются громада Василия Блаженного, белокаменные стены Кремля, толпа народа, запрудившая Красную площадь. Приготовления к казни закончены. То, что произойдет через полчаса, известно и предрешено: с плах полетят стрелецкие головы, а на иных бунтовщиках затянется пеньковый воротник, и стены Кремля украсятся инсталляцией из трупов.
Все персонажи картины находятся в высшем напряжении ожидания трагической развязки. Горящие свечи в руках стрельцов стали символом прощания с жизнью — догорает свеча, и заканчивается жизнь человека. О чем в этот последний момент думает человек, с кем прощается, кого винит в своей смерти? Ответы на эти вопросы можно легко прочесть на лицах стрельцов.
К Петру подходит с докладом офицер Преображенского полка, ожидая распоряжения начать казнь. И уже двое преображенцев, подхватив под руки, повели к виселице первого стрельца. Но как они его ведут – его не волокут, не толкают, но бережно поддерживают. Они здесь не враги.
Суриков изображает стрельца со спины, чтобы не показывать зрителю его лица – лица смертника. Его могучая, но теперь вся как-то обмякшая фигура, его заплетающиеся ноги и так очень красноречиво передают его душевное состояние. Брошенные прямо наземь, в грязь, бархатный кафтан и шапка стрельца, а также задутая свеча усиливают ощущение того, что для него уже кончены все счёты с жизнью.
Остальные стрельцы ожидают своей очереди. Своими белыми рубахами и огоньками свечей они резко выделяются из всей массы народа. Выделяются они и своим душевным состоянием. Народная толпа шумит, волнуется, громко выражая свои чувства, своё глубокое горе. Стрельцы погружены в себя, будто окаменели. Каждый из них в последние минуты жизни полон внутренней серьёзности, собранности, думает свою большую думу.
Суриков писал, что он хотел передать «Торжественность последних минут..., а совсем не казнь».
Поначалу Суриков поддался влиянию Ильи Репина, который, увидев картину, заявил, что нужно изобразить хотя бы нескольких повешенных: «Все-таки казнь!». И тогда Суриков дорисовал их. «А тут как раз нянька в комнату вошла – как увидела, так без чувств и грохнулась». Но вовремя одумался, повешенных удалил и больше уже никогда не допускал присутствия на своём холсте явных мертвецов.
В центре внимания зрителя четыре стрельца: рыжебородый, чёрный, седой и чуть в глубине стрелец, прощающийся с народом.
Рыжий стрелец в красной шапке, выпрямившись, сидит в телеге в окружении матери и жены. Его серый кафтан с золотыми галунами сполз вниз, так что его крепкая фигура в белой рубахе хорошо видна на тёмном фоне. Этот стрелец, отличается таким горячим нравом, полон такой бешеной ярости, что его, единственного из всех, привезли на площадь закованным в колодки, со связанными верёвкой руками. В руках он сжимает свечу с взметнувшимся языком пламени. Если вы внимательно присмотритесь, то увидите, что манера ее держать напоминает нож.
Поиск натурщика для него сам Суриков описывал это так: «А рыжий стрелец – это могильщик, на кладбище я его увидал. Я ему говорю: «Поедем ко мне – попозируй». Он уже занёс было ногу в сани, да товарищи стали смеяться. Он говорит: «Не хочу». И по характеру ведь такой, как стрелец. Глаза, глубоко сидящие, меня поразили. Злой, непокорный тип. Кузьмой звали. Случайность: на ловца и зверь бежит. Насилу его уговорил. Он, как позировал, спрашивал: «Что, мне голову рубить будут, что ли?»»
Чернобородый стрелец сидит в телеге, сжимая в руке горящую свечу. Слева от него изображена старая мать, утирающая текущие по её лицу слёзы. Справа – его жена, выделяющаяся своей ярко-жёлтой одеждой. Стрелец погружён в свои мысли, не замечая страданий окружающих его близких. В просвете между чернобородым стрельцом и его женой видно лицо охраняющего его солдата-преображенца. Ноги стрельца закованы в цепи, но над ними уже склонился другой солдат, отпирающий замок ключом: по-видимому, его скоро поведут на казнь. В целом этот стрелец представляет собой «образ упорного и волевого человека, в котором есть что-то разбойное и от которого веет несломленной внутренней силой». Его ярость не выплёскивается наружу, как у рыжебородого, но он также одержим ненавистью к Петру, тяжёлой и глухой, подавляющей в нём все другие чувства. Эта ненависть и привела их к бунту, и до сих пор они находятся во власти этих чувств. Рассказывая историю создания картины поэту Максимилиану Волошину, Суриков говорил: «Помните, там у меня стрелец с чёрной бородой, «как агнец, жребию покорный» – это Степан Фёдорович Торгошин, брат моей матери».
В центральной части полотна изображён пожилой стрелец «с копной седых волос на голове и с большой бородой, когда-то тёмной, а сейчас с обильной сединой». К нему с обеих сторон прижались его дети – подросток-сын и девушка-дочь. Сын сидит на краю телеги справа от стрельца и утирает слёзы рукавом своего порванного кафтана. Рыдающая дочь, перегнувшись через обод колеса, прильнула к груди своего отца, вцепившись пальцами в край его кафтана. Справа от седого стрельца, правее его сына, изображён солдат-преображенец, стаскивающий со стрельца кафтан и задувающий пламя его свечи. По-видимому, наступил последний миг прощания с родными, «свеча больше не нужна, час старого стрельца настал». На лице седого стрельца, который машинально перебирает волосы дочери, прощаясь с ней, застыло выражение скорбной муки и вместе с тем твёрдой убеждённости в своей правоте. Но в его облике уже нет ненависти, только отрешённость и тишина.
А над всей толпой возвышается фигура стрельца, который прощается с народом. В беседе с Максимилианом Волошиным Суриков рассказывал: «А тот, что кланяется, – это ссыльный один лет семидесяти. Помню, шёл, мешок нёс, раскачивался от слабости и народу кланялся». В прощальном поклоне стрельца «нет ни «смирения» перед царём, ни выражения «слабости духа»» – стрелец просит прощения в своих грехах не у Петра, к которому он повёрнут спиной, а у народа. Критик Кеменов писал: «Образ кланяющегося стрельца – поразительная удача художника. Он очень важен с точки зрения композиционного строя и эмоционального звучания всей толпы в целом; это – необходимейшая нота в общем хоре народного страдания»
Однако все переживания и чувства стрельцов, всё разнообразие их характеров перекрывает поединок взглядов, которыми обмениваются Петр и рыжебородый стрелец, как бы бросающий в лицо царю свой дерзкий вызов, утверждающий вопреки его грозной воле свою бешеную ярость, свою непримиримость, свою ненависть. В этом поединке – столкновение двух исторических сил, двух правд – Петра и народа.
Суриков изображает Петра не только грозным, но и уверенным в своей правоте, убеждённым. Художник написал образ царя овеянным налетом героизма, как бы подчеркивая, что он боролся за дело прогресса, что действовал он в интересах России, а не в личных интересах. И все-таки истинными героями здесь являются стрельцы. Образ Петра был написан художником с портретов царя, а для фигуры Петра I Сурикову позировал Кузьма Тимофеевич Шведов – управляющий имения Дерягиных, в котором художник работал в 1879 году. Шведов был человеком высокого роста и «всегда ездил на лошади подбоченясь».
Колорит картины приглушенный, сумрачный, хорошо передает общее настроение события. Суриков намеренно сгустил мглу, окутывающую изображение, чтобы ярче загорелись на этом фоне огоньки свечей в руках осуждённых. Их мерцание в холодном сумраке наступающего утра подчеркивает страшный смысл всего происходящего здесь в этот необычный час.
История происходит помимо воли, без участия тех, кто изображен на картине. Это, кстати, относится ко всему творчеству Сурикова. В его представлении человек не является мотором истории – она свершается силою вещей, человек же становится частью потока, но никак не деятелем.
Солдаты и стрельцы противопоставлены как зло и добро, но лица их похожи, точно у братьев. А первого ведомого на казнь солдат и вовсе поддерживает. Художник хотел показать, что разделённый историей народ остается единым.
Работая над картиной, художник изучил огромный фактический материал – воспоминания современников (дневник очевидца стрелецких казней секретаря Иоганна Георга Корба), работал в Оружейной палате и московском Историческом музее.
Суриков писал картину несколько лет. Всё это время он был сосредоточен на истории стрельцов и на другие темы не отвлекался. Работа с многоликим хором стрельцов была тяжёлой, порой доводившей Сурикова до полного физического изнеможения и ночных кошмаров.
Каждую ночь ему снились казни: «Кровью кругом пахнет. Боялся я ночей. Проснешься и обрадуешься. Посмотришь на картину. Слава Богу, никакого этого ужаса в ней нет… А я ведь это всё – и кровь, и казни в себе переживал».
Царя художник писал с портрета. Для всех остальных были найдены натурщики, которых Суриков собирал по всей Москве: на кладбище, рынках, улицах, даже у себя дома. Одновременно живописец выбирал место действия и писал архитектуру на пленэре.
По воспоминаниям художника, для него были важны огоньки свечей в руках приговоренных к смерти: «…я хотел, чтобы эти огоньки светились… для того придал общему тону картины грязный оттенок».
ОСОБЕННОСТИ КАРТИНЫ
Символично для картины число 7: горит 7 свечей, 7 стрельцов, которых будут казнить, 7 глав собора Василия Блаженного. Символична и свеча, которая упала в грязь – это душа, растоптанная Петром.
Царь Петр был не так жесток и фанатичен, как его написал Суриков. Достоверно известно, что когда пришло утро казни, он предложил каждому из 150 стрельцов помилование, но с дальнейшей ссылкой.
Лишь трое из них поняли ценность жизни и спокойствия их близких, а царь дал им это. Остальные шли на эшафот, гордо подняв головы и с яростью взирая на молодого Петра.
Есть еще один момент в «Утре стрелецкой казни» - она прекрасна особенной смертельной красотой. Полотно насыщенно яркими нарядами, костюмами стрельцов и башнями Кремля.
Для того чтобы картина передавала весь ужас массовой казни, Василий Иванович Суриков выбрал для времени изображения раннее утро, когда ещё не до конца рассвело и после дождливой ночи стоит утренний туман. Интересно и месторасположение двух центральных сюжетов. Приговорённые стрельцы изображены Василием Ивановичем Суриковым на фоне храма Василия Блаженного, тем самым подчёркивая собственную роль мучеников, а Пётр I, высокопоставленные люди и солдаты изображены на фоне кремлёвской стены и кремлёвских башен, над которыми кружат вороны.
Всему творчеству Сурикова свойственна удивительная забота о тех, кто придет смотреть на его картины: «Все у меня была мысль, чтобы зрителя не потревожить, чтобы спокойствие во всем было...», – говорил он о своих «Стрельцах». Несмотря на ужас передаваемого исторического события, художник постарался изобразить трагедию человеческих судеб максимально сдержанно.
Никакой внешней вычурной эффектности и театральности, никаких занесенных топоров, воздетых к небу рук, окровавленных одежд, висельников и отрубленных голов. Только глубокий драматизм всенародного горя.
От этой картины не хочется с содроганием отвернуться, наоборот рассматривая ее, все больше погружаешься в детали, сопереживаешь ее героям, остро понимая жестокость того времени.
Это полотно положило начало трилогии исторических работ Сурикова
Картина была выставлена 1 марта 1881 года, в день убийства народовольцами Александра II, и вызвала особенно живой отклик. Полотно было куплено П.М. Третьяковым, а сам Суриков стал членом Товарищества передвижников.
Картина была экспонирована на Девятой передвижной выставке в марте 1881 года. Еще до открытия выставки Репин писал П.М. Третьякову:
«Картина Сурикова делает впечатление неотразимое, глубокое на всех. Все в один голос высказали готовность дать ей самое лучшее место; у всех написано на лицах, что она – наша гордость на этой выставке… Сегодня она уже в раме и окончательно поставлена… Какая перспектива, как далеко ушел Петр! Могучая картина!»
Хранится в Государственной Третьяковской галерее в Москве. Размер полотна – 218 × 379 см (по другим данным, 223 × 383,5 см).
Продолжение следует.
Дорогие друзья! Продолжение о трилогии Василия Сурикова последует.
С уважением, сопредседатель клуба, Смирнова Оксана.
